Российское пчеловодство в кольце проблем

В современной России владельцы пасек превратились в угнетённый класс.

Согласно официальной статистике, в России числится 3,1 миллиона пчелосемей. Много это или мало? Вы удивитесь, но даже в годы Великой Отечественной войны пчёл было больше – в три раза!

К началу военных действий насчитывалось около 10 миллионов пчелосемей, к концу – девять миллионов. Эту планку сельский народ поддерживал вплоть до начала 1990-х годов, а потом число пчелосемей стало резко падать. Пришли к тому, что имеем.

Что с этим делать и как возродить отрасль, пчеловоды обсуждали на конференции в рамках выставки «Агрофарм-2020».

Нет законов для пчелы

Про статистику не зря говорят, что она – как женский купальник («всё подчёркивает, но ничего не показывает»). Но в случае с пчеловодством цифры оказались более чем говорящими.

– Можно было предположить, что количество пчелосемей уменьшилось за счёт роста продуктивности пчёл. Но нет, пчёлы не научились собирать в три раза больше мёда, – замечает врио директора ФГБНУ «Федеральный научный центр пчеловодства» Анна Брандорф.

И снова обращается к статистике.

Если производство мёда в стране Росстат оценивает в 65 тыс. тонн, то на каждого гражданина РФ в год приходится всего 450 г отечественного мёда.

– При суточной норме потребления в 60 граммов за год один человек должен съедать до 20 килограммов этого продукта, – говорит Анна Зиновьевна.

В борьбе за потребителя мёду приходится конкурировать с сахаром, кондитерскими изделиями и различными «медовыми продуктами» – суррогатами, полученными при смешивании мёда с различными сиропами, загустителями, экстрактами трав, ягодами. Производители натурального мёда ещё четыре года назад просили законодателей официально ввести понятие «медового продукта» и исключить слово «мёд» из названия таких сладостей.

Но где-то на пути к ГОСТу инициатива споткнулась.

– Этот фальсификат убрать с прилавка невозможно, – сетует Анна Барндорф. – Мы пытаемся привлечь ветеринарную службу, но ветеринары объясняют, что не имеют к этому отношения, поскольку это вообще не продукт животноводства. И хотя на банке написано «Мёд брусничный», изготовлен этот так называемый «мёд» на фабрике, где пчелы вообще не было.

Впрочем, сбыт – не самая большая проблема владельцев пасек. Главная беда пчеловодства, сошлись во мнении эксперты, в том, что государство не считает это отраслью. У нас не то что регулирования – даже федерального закона «О пчеловодстве» в стране нет. Отсюда все беды и вытекают.

– Мы кричим и топаем ногами, что кто-то должен что-то сделать, но никто ничего не сделает, потому что на это просто нет законов, – говорит Анна Брандорф.

И травят, и кормиться не дают

В прошлом году пчеловоды юга России «топали ногами» преимущественно в связи с подмором пчелосемей. Виновниками гибели насекомых были объявлены хозяйства, проводившие инсектицидные обработки.

– В советское время те, кто работал с пестицидами, должны были иметь соответствующее образование, – выступил из зала представитель Тамбовской области. – А сейчас неграмотные люди получили доступ к… химическому оружию! Это ведь действительно химическое оружие. Целый район – Сосновский – у нас остался без пчёл!

В теории пострадавшие от обработок владельцы пасек могут через суд добиться возмещения ущерба. На деле же в суд идти не с чем: нет ни лабораторий, ни специалистов, которые могли бы установить действительную причину гибели пчёл. И так – не только в «аграрном треугольнике».

– В 2019 году у нас пострадало 16 районов, погибло пять тысяч пчелосемей, – рассказала президент ассоциа­ции пчеловодов из Тульской области Валентина Пенар. – На полях применялся инсектицид «Монарх» с действующим веществом фипронил. Пчеловоды обратились в нашу региональную лабораторию, но там таких исследований не проводят. Приходилось возить пробы в Белгородскую область, в Татарстан...

Со своей бедой пчеловоды пришли к губернатору Тульской области. Глава региона вник в проблему и пообещал поддержать производителей мёда.

– Алексей Дюмин дал нам задание собрать пакет документов, доказать ущерб. Более 70 пчеловодов получили компенсацию. И до сих пор за эти деньги нас проверяет ФСБ – потому что это были государственные средства, – рассказала Валентина Петровна.

Не всякому региону так повезло с главой администрации. Там, где губернатор сам увлечён пчеловодством, принимаются региональные законы, есть государственная и организационная поддержка. А если не увлечён – то и дела обстоят соответственно.

– Природные условия Приморского края позволяют собирать 75-80 тысяч тонн мёда. В советское время доходили до 15 тысяч тонн. Сейчас – 5-6 тысяч. Почему не больше? Потому что нет стратегии общегосударственной, нет программы поддержки. Нет на федеральном уровне – нет и в регионах, – говорит Рамиль Еникеев, руководитель Союза пчеловодов Приморского края. – Прежний глава региона за тридцать лет ни разу с пчеловодами не встретился, а с новым губернатором Олегом Кожемяко уже четыре раза общались. А всё почему? Потому что отец Кожемяко сам был пчеловодом, очень увлечён был этим делом и даже несколько детских книжек издал про пчёл...

Приморский край, несмотря на географическую «далёкость», столк­нулся с близкой для пчеловодов юга проблемой – исчезновением кормовой базы. Культурных растений-медоносов в Приморском крае мало: аграрии выращивают преимущественно пшеницу, ячмень, кукурузу и сою, с которых собирать нечего. Так что единственный источник мёда – Уссурийская тайга. 80% продукта пчёлы приносят с липы.

– До 2007 года, пока не приняли Лесной кодекс, мы проблем не знали: на уровне региона рубка леса была запрещена. Но с принятием кодекса полномочия перешли на федеральный уровень. Рослесхоз создал список деревьев, рубка которых запрещена. Кедр в этот список внесли, а про липу забыли, – сказал Рамиль Еникеев. – С 2010 года спрос на липу повысился, в Китае она стала стоить баснословных денег – её использовали для поделок, потому что древесина мягкая. А дальше – приведу интересные цифры. Департамент лесного хозяйства в 2017 году дал разрешения на вырубку 150 тысяч кубометров липы. В том же году, по данным таможни, вывезли 850 тысяч кубов липы. Больше, кроме как в Приморском крае, липу нигде не заготавливают. Представляете масштабы незаконной вырубки?

Всё закончилось массовыми протес­тами против рубок. Активисты дошли до мобильной приёмной президента – и тогда было принято решение создать «зону покоя», где коммерческая заготовка древесины (в том числе из липы) запрещена.

Краснодарскому краю в этом смысле повезло гораздо меньше. Кормовую базу для кубанских пчёл – каштановые рощи – уничтожают не люди, а насекомые.

– В 2016 году у нас впервые появилась восточная каштановая орехотворка – маленькая букашка, которая откладывает яйца в почки. В результате деревья, которые и так в последнее время страдали от гнилей и чернильных болезней, стали засыхать, – рассказал Юрий Гниненко, зав. лаборатории защиты леса от инвазионных и карантинных организмов ФБУ ВНИИЛМ. – Теперь весь каштановый древостой, который есть у нас на черноморском побережье, является очагом массового размножения этого вредителя, а сбор каштанового мёда сократился до 60%.

С этой проблемой трудно справиться из-за несовершенного природоохранного законодательства. Основные территории, где растёт каштан – заповедники, а там нельзя применять пестициды.

– Получается, что вредитель, который пришёл в охраняемые леса, сам стал объектом охраны! – говорит Юрий Иванович.

Единственное спасение для каштановых лесов учёные видят в интродукции паразитоида Torimus sinensis – естественного врага каштановой орехотворки, который сейчас широко используется в Турции.

– Если этого не сделать, последствия могут быть катастрофическими. Не станет не только мёда, но и каштана – как вида. Произойдёт то же самое, что и с самшитом: в течение пяти лет мы потеряли все самшитовые рощи, ни одного гектара не осталось – самшитовая огнёвка уничтожила всё.

Впрочем, не только каштановый, но и липовый мёд на юге России может стать дефицитным продуктом: с Дальнего Востока к нам пришла липовая минирую­щая моль, из США – три вида вредителей белой акации. По прогнозам Юрия Гниненко, необходимость в массовых инсектицидных обработках деревьев может возникнуть уже очень скоро.

Пчёлам нужны айболиты

В нынешнем состоянии пчеловодство осталось практически без ветеринарного обслуживания, говорит Анна Брандорф.

Владельцы пасек (а 94% пчелосемей содержится в ЛПХ) лечат своих тружениц самостоятельно, и тут уж кто во что горазд. Например, борются против клещей Varroa distructor незарегистрированными препаратами с неизвестными дозировками. Такая самодеятельность грозит тем, что в один прекрасный момент действующее вещество просто перестанет действовать.

Другой пример – гнильцовые болезни пчёл. Лечить их, говорит старший научный сотрудник ВНИИ ветеринарной санитарии, гигиены и экологии Алексей Сохликов, бессмысленно.

– Пчелосемью нужно уничтожить, а не лечить. Именно так поступают в Европе – и получают страховое возмещение. А наши пчеловоды жалеют насекомых, покупают в аптеке антибиотики и поливают ими улья. Пока действие антибиотика продолжается, признаки заболеваний исчезают – но только на время. И приходится снова использовать антибиотик, – говорит Алексей Борисович. – А потом мы удивляемся, откуда в СМИ появляются статьи про «грязный русский мёд»!

Эпизоотическая ситуация в пчеловодстве усугубляется с каждым годом, говорит профессор Московской академии ветеринарной медицины и биотехнологии им. К.И. Скрябина Валерия Масленникова. Например, с 2015 года в России стали регистрироваться случаи коллапса пчелиной семьи: когда пчёлы просто исчезают из улья, оставляя мёд и расплод. Природу коллапса учёные не выяснили, но немалую роль в этом явлении отводят вирусам. Их накопилась масса, а потепление климата и ухудшение иммунитета пчелосемей привели к тому, что вирусы стали себя проявлять.

– Хронический вирусный паралич, вирус мешотчатого расплода, вирус деформации крыла, вирус острого паралича, – перечислила Валерия Масленникова.
Болезни множатся по разным причинам. Иногда виноваты блуждающие пчёлы, иногда – соседские пасеки, где вовремя не обработали ульи. Порой сам пчеловод множит инфекцию: например, погибла пчелосемья, а он не выясняет, почему, списывает на пестициды, а кормовые рамки, которые являются источником инфекции, оставляет на расширение...

– Но главный путь, откуда к нам приходят болезни, это покупка инфицированного племенного материала. Никто его не проверяет, покупают по принципу: чем дешевле – тем лучше. Так мы сами завозим инфекцию на свои поля, – говорит Алексей Сохликов.

Если коров или коз, например, государственная ветслужба обязательно ставит на карантин, то в случае с пчёлами почтой из-за границы приходит всё что угодно, говорит Анна Брандорф.

– Это вредит не только эпизоотической ситуации, но и селекции пчёл. Массовый завоз пород и помесей на территорию РФ загрязняет наш генофонд. Сейчас, например, мы стали очень увлекаться «Бакфастом», который необоснованно рекламируют. И никто не говорит, что это, по сути, синтетика, собранная из 20 пород и генофондов.

Искусственное осеменение пчёл (то, что помогает сохранить чистоту породы) в России применяется, но идёт не слишком успешно, и преимущество остаётся за естественным размножением насекомых. И тут уж сердцу не прикажешь – если только не установить для каждой племенной пасеки «буферную зону»: чтобы, допустим, в радиусе 10 км не было ни одной чужой пчелы.

Но пока в правительстве РФ о таких регламентах для пчеловодства даже разговоров нет.

– В министерстве сельского хозяйства нет такой отрасли, как пчеловодство, – констатирует Валерия Мельникова. – Поэтому у нас такие проблемы. Когда нужно предпринимать действенные меры, всё упирается в то, что нас не существует.

Источник: krestianin.ru